Изучение традиционных религий Исповедь. Грех. Душа. Личность и индивидуальность. Реальность. Жизнь и смерть. Бытие и существование. Истина и кажимость. Свобода
Слишком часто приходится слышать, что все религии – это некая единая истина в разных обличиях или в разных аспектах своего явления миру. Суфии – мистики ислама – использовали для выражения этой мысли старую притчу о слепых и слоне. Слепым предложили ощупать слона и сказать, чтó он есть. Один потрогал хобот, другой – ногу, третий – хвост, четвертый – ухо. Соответственно, один сказал, что слон – это шланг, другой – что это колонна, третий – что это веревка, и так далее. А еще суфии говорили о Друге, которого горячо любящие и ожидающие Его не признают лишь потому, что Он сменил одежду. Сходные представления – о том, что за разными экзотерическими оболочками религий скрывается единая эзотерическая истина – развивает теософия. Эта мысль о единстве столь привлекательна, что мы часто готовы принять ее на веру, без рассмотрения – и возмутиться упрямством верующих, совсем не всегда стремящихся соединиться, и особенно христиан, почему-то упрямо держащихся за какие-то свои догматы. Но прежде всего нам стоило бы предположить, что речь идет не о «мнениях», а о некоторых фундаментальных вещах, определяющих весь жизненный путь человека, и, возможно, направляющих этот путь по совершенно разным дорогам, в разные места. И религиозные столкновения определяются тем, что нас можно сравнить не только с путниками на земле, странствующими в разных направлениях – и тогда, может быть, и все равно остальным, что именно мы выбрали – Африку или Австралию – в качестве конечного пункта своего странствия (это представление более характерно для религий языческих, естественных); но нас можно сравнить еще и со спасающимися на едином корабле (такой взгляд характерен для религий откровения) – и тогда вопрос выбора пути приобретает гораздо более драматичный характер, став именно общим делом, где невозможно каждому предоставить иметь «свое мнение» – в этом случае корабль вообще никуда не поплывет. И если мы спасаемся на одном корабле, то уверять нас, что Африка и Австралия – на самом деле, одно и то же – дело весьма сомнительное, а с точки зрения ведущих корабль – прямой саботаж. Надо заметить, что правоверные мусульмане суфиев весьма недолюбливали.
Характерно, что именно внутри такого взгляда три мировые религии и проявляют наиболее полно и очевидно свои отличия. Мы все плывем на одном корабле – но корабль мусульман – это именно корабль, и они призваны обеспечить его постоянный и правильный ход, что определяет жесткую подчиненность индивида задачам рода (задачам воспроизводства и воспитания команды корабля). Здесь нет представления о грехопадении человека, о поврежденности творения, человек находится внутри именно того мира, который сотворил Аллах, и этот мир он должен сохранять неповрежденным, идущим правильным курсом и защищать от «неверных», пытающихся его испортить. Ригоризм и экстремизм ислама вполне объясняются простой аналогией – а как еще себя вести с теми, кто прокручивает дырки в днище общего судна или играет с рулем?
Буддизм также видит мир как единый корабль человечества – но это корабль горящий. Задача буддизма – вывести всех за пределы мироздания, с горящего корабля, «даже если на нем никого нет». Бодхисаттвы вновь и вновь возвращаются от предела нирваны, чтобы протянуть бесчисленные руки страдающим, «даже если никто не страдает».
Христиане тоже плывут на едином корабле. Но дело в том, что их корабль – это… рухнувший самолет (именно в этом суть догмата о грехопадении). Соответственно, их задача – не продолжать сколь угодно долго плавание на не очень подходящем для этого предмете, но – починить самолет, восстановить его первоначальную функцию, иными словами – преобразить мироздание посредством преображения самих себя.
Что наводит нас на мысль о фундаментальном единстве религий? Наверное, прежде всего слова – понятия, употребляемые во всех религиях. Но всегда ли, говоря одни и те же слова, мы говорим об одном и том же? Вот, например, слово «исповедь». Мы знаем о христианской исповеди и мы читаем об «исповеди» древнего египтянина. Свидетельствует ли это о близости христианства и древнеегипетской религии? Нам позволительно будет усомниться в этом, как только мы вникнем в то, что скрывается в обоих случаях за словом исповедь.
В христианстве исповедь – это таинство (а религиозное таинство – это и есть момент осуществления связи: момент вхождения Божества в наш мир природной закономерности, момент преобразования материи, употребляемой в таинстве, в проводника божественной энергии), таинство очищения. Исповедующийся признает совершенные грехи (точнее даже было бы сказать – присутствующие в нем грехи: совершённые им ложные действия являются лишь следствием наличия этих грехов), раскаивается в них (а покаяние – по-гречески метанойя – буквально: «перемена ума»; это не наше привычное «я больше не буду», предназначенное более для других – это такое изменение сознания, при котором совершить поступок, в котором раскаялся, отвратительно, практически невозможно; это когда греховное сознается как мертвое, разлагающееся в нас, а покаяние – хирургическая операция в полевых условиях, страшное, с кровью, вырывание из себя греха – как волк отгрызает попавшую в капкан или пораженную гангреной лапу; как велел Христос – соблазняющий член (то есть член, которым ты попал в капкан греха) отсечь, чтобы спастись без него) – и получает отпущение, то есть констатацию того, что грех исторгнут, что он не пожирает более, как язва, нашей плоти, что мы не можем более впасть в него против воли, как в болезнь, что вновь заболеть этим грехом мы можем лишь добровольно. То есть мы чисты, исцелены, омыты от греха, грех не продолжает в нас своего разрушительного действия.
Но наше покаяние часто весьма слабо и недостаточно, а исцеление (хоть иногда и на очень краткий срок) мы все равно получаем. Что же является очистительным и исцеляющим средством? Христос, с момента распятия стоящий всегда посреди мира, Христос, распятый нашими грехами и омывающий своей кровью всякий вновь совершенный и исповеданный грех. Всякий наш грех – как новый гвоздь в теле Христовом, и омытый Его кровью, он «выпадает» из нашей плоти и крови, лишается силы, уничтожается, как уничтожается всякий недостаток, изъян избытком Бога. В этом смысле можно привести и иную аналогию: сказать, что Господь расплачивается за нас, как за несостоятельных должников. Но все же больше это похоже на отношение донора к больному, которому требуется переливание крови.
То есть в таинстве исповеди Господь не судит, не прощает и не наказывает христианина, но исцеляет его; он врач и лекарство, а не судья. Молитва, читаемая православным священником перед исповедью верующих, призывает пришедших не скрыть своих грехов, но сознать и назвать, чтобы «пришедшие во врачебницу не отошли неисцелеными»: «Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, не усрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене: но не обинуяся рцы вся, елика соделал еси, да приимеши оставление от Господа нашего Иисуса Христа. Се и икона Его пред нами: азъ же точию свидетель есмь, да свидетельствую пред Ним вся, елика речеши мне: аще ли что скрыеши от мене, сугубъ грех имаши. Внемли убо, понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отидеши». («Вот, дитя мое, Христос невидимо стоит, принимая твою исповедь, не устыдись, тем более, не убойся, и да не скроешь от меня ничего: но прямо говори все, что сделал, да примешь избавление от совершённого тобою от Господа нашего Иисуса Христа. Вот и икона Его пред нами: я же всего-навсего свидетель, чтобы свидетельствовать перед Ним всё, что скажешь мне: если же что скроешь от меня, только увеличишь грех свой. Услышь мой призыв: раз уж пришел в больницу, не уходи неисцеленным».)
Искоренение греха Богом в нас в таинстве исповеди является подготовлением к соединению с Божеством в таинстве причастия. Совершение исповеди перед смертью чрезвычайно важно христианину для окончательного очищения. Исповедь – «духовная баня», второе по крещении таинство, знаменующее собою, являющее в себе волю человеческую к воссоединению с Богом, к восстановлению союза, расторгнутого грехом, к разрешению, позволению Богу действовать в человеке.
«Исповедь» древнего египтянина – это совсем другое действие. Недаром она обозначается как «исповедь отрицания» или оправдательная речь. Надо заметить, что в самом словосочетании «исповедь отрицания» заключено противоречие: исповедать – рассказать о свершенном, поведать о тайном; «исповедь отрицания» же есть своего рода запирательство, отрицание всех поступков, нарушающих равновесие между человеком и миром. Произносится она перед сорока двумя богами по прибытии умершего в место суда.
Источник: Вера и Время
|
